Когда я умру...

                                                                                                   «Когда я умру…» - он так часто это говорил, что я перестал воспринимать это всерьез. 

*** 
Париж. Один из самых обычных серых дней осени. Не так давно начался учебный год. В этом городе понятие «золотая осень» просто не существует. Сначала все зеленое-зеленое, а потом листья резко становятся багрово-коричневыми и опадают с круглосуточными дождями. Местным уже не привыкать к этому, но новоиспеченному туристу испорченный отпуск будет обеспечен. 
Наверное, каждый человек сейчас думает, смотря на все это безобразие через окно автобуса, машины, офиса либо класса, о том, как бы поскорее вернуться домой к семье, ну а если не к ним, то хотя бы к своему любимому домашнему животному или компьютеру с интернетом, завернуться в плед и попивать горячий шоколад, занимаясь любимым делом. 
Кладбище. Где-то на окраине этого места, около одного из захоронений, стоит беловолосый парень с пышным венком на голове из белых крупных цветков, весь промокший, трясущейся то ли от холода, то ли воспоминаний, связанных с этим человеком. На могиле было написано «Натаниэль Курцберг. Любимый брат и учитель. Мы тебя любим и помним» Смотря на эту надпись, на его счастливое выражение лица на этой холодной глыбе мрамора, хотелось кричать и рыдать. 
− Господи, Нат, почему ты раньше не сказал? Ведь…ведь можно же было тебя еще спасти! Но почему? – невольный крик, перемешанный с истерикой, вырвался из уст Куртцберга младшего. – Почему ты промолчал? – парень опустился на землю, и воспоминания захлестнули его волной. 
*** 
Чуть больше года назад. Май. 
− Достаем двойные листочки – вдруг ни с того ни с сего сказал учитель физики – И побыстрее. 
Волна недовольства со стороны класса последовала в адрес мужчины, но он будто этого и не замечал за своими толстыми очками. 
− Мисье Дамокл, можно выйти? – крикнул беловолосый парень с задней парты, поднимая руку и поднимаясь сам. 
− Куртцберг? Эрик, сколько можно? – со вздохом проговорил учитель, закатывая глаза – А если откажу. 
− Ну мне срочно… Сейчас помру! 
− Ладно уж, иди давай только быстро. 
Парень чуть ли не бегом направился к выходу, подмигивая другу, когда тот в свою очередь беззвучно произнес «Скотина». Выйдя наконец из этого душного помещения, беловолосый отправился в самые дальние коридоры академии, дабы не попасться учителю, если покинет класс. 
Курцберг младший проходил дверь за дверью, заглядывая в каждый класс через окно, которое находилось у каждого кабинета, и привлекал к себе внимание нескольких человек, чтобы тихо произнести: «Эрик лучше всех! Эрик лучше всех!». Каждый в этой академии знал его, он был негласной звездой, поэтому любой мог поддержать парня с речевкой. 
Пройдя мимо одной двери, предплечье вдруг сильно закололо, и тогда он сразу же отправился в ближайший туалет. Встав около зеркала и сняв рубашку, парень начал рассматривать небольшую метку на руке. Она красива, элегантна и мила, но для парня вроде Эрика слишком милая. Несмотря на это, Курцберг младший ей очень дорожил. Ниоткуда не возьмись раздался до боли знакомый голос: 
− Ну и что же мы тут делаем во время урока, дорогуша, так еще и в таком виде? – изогнув бровь рыжеволосый учитель математики подошел к раковине, через зеркало смотря на слегка улыбающегося белокурого старшеклассника. 
− Знаете, мисье Курцберг, мне просто остро необходимо было прогулять оставшийся урок физики – все так же улыбаясь, проговорил Эрик, смотря на то, как старший брат поднимает свои волосы, чтобы убедиться в том, что его метка на шее незаметна. 
− Что же… Мне придется вас наказать – ответил Натаниэль и прижал младшего к холодной стене, поцеловав его. Жадно и с похотью. Со страстью и желанием. Учитель целовал ученика так, как никто больше. Он кусал его губы, а другой и не сопротивлялся. 
Да, парни знали, что они соулмейты. Они так же знают, что братья и то, что они творят – грех. Но кого это сейчас волнует. Курцберги любят друг друга. И кто бы что не говорил, их любовь вечна. Когда братья узнали, что они «родные души», то одному было четырнадцать, а другому двадцать. И именно с того момента они пересмотрели свои взгляды друг на друга. 
Эрик – чудаковатый, как и его имя для этих краев, веселый и заводной парень, душа компании. Все его знают и любят. Натаниэль – тихий, любящий рисовать, учитель, готовый самоотверженно помочь любому, кто бы не попросил. С чего вдруг они стали соулмейтами? Да черт его знает, если честно. 
*** 
Нат так часто говорил: «Когда я умру…». Это было и в детстве, и сейчас. Но эта фраза уже так приелась, что Эрик не воспринимал всерьез. 
«Давай попробуем раскачать май за стенами, пока соседи заняты изменами» – эта странная фраза была сказана Натом, после чего их отношения перешли на новый уровень развития. Натаниэль любил Эрика, а Эрик любил Натаниэль, эта обоюдная любовь была полна нежности, но в то же время и страсти. Нат был альфой, а Эрик его бетой. Их устраивало. Они любили друг друга без памяти. 
Все летние ночи они проводили на крыше дома, смотря на звезды. Им было хорошо. 
Но ничто не бывает вечным, правда ведь. И этот случай не исключение. Все произошло неожиданно, в разгар линейки в честь начала учебного года. 
Головокружение. Обморок. Скорая помощь. Больница. Несколько дней комы. Смерть. Она так беспардонна, что забирает без очереди, особенно таких молодых... Чертово воспаление легких в детстве. Чертово бездействие родителей. Чертов сам Нат, который это все запустил до такого состояния...
Истерика продолжалась несколько дней, а чувство пустоты останется надолго. 
После похорон Курцберг переехал и поменял школу, чтобы хоть как-то отвлечься, но видно не судьба… 
         ***   − Знаешь, уже год прошел, а я так и не могу полюбить кого-то кроме тебя. – горячие слезы стекали по лицу, обжигая кожу, а затем смешивались с ледяными каплями дождя. Такого Эрика никто не увидит, кроме этой могилы. − В каждом прохожем мне видишься ты. Я ничего с собой сделать не могу. Я вообще не знаю как жить теперь… - больше никто его таким не увидит...