Не ходите, детки, с Геллертом гулять

Нос приятно щекотал ядреный хвойный аромат русской тайги, и могучие многовековые сосны возвышались над Ньютом, спасая его от солнца и, казалось, скрывая от жестокости мира, оставшегося за пределами этого леса. И маг слышал цокот цикад — удивительных насекомых, способных… петь? Пожалуй, пением это и не назовешь, но после шумных городов и болтливых людей Саламандер был рад вслушаться в стрекот маленьких певцов. Здесь, в пределах нетронутой человеком природе, хотелось остаться на отрезок времени чуть больше, чем вечность. Но скоро нужно будет уйти. Уйти и, возможно, никогда не вернуться сюда вновь — в ароматную, полную жизни, тайгу, пропахшую хвоей и смолой.

      Жизнь мага полна приключений. Жизнь магозоолога полна приключений и опасности. И в жизни, что избрал Ньют, практически нет места отдыху и свободе. Но в его душе всегда найдётся уголок для ностальгии по этой лечебной русской тайге, по песням цикад, по великолепным многовековым деревьям.

      Ньют устал. Бесконечно устал. В его душе всё ещё горело то воодушевление, — спасти животных, не дать им умереть — но медленно тлело под той тяжестью, что принесло за собой столь тяжелое занятие: на плечи Саламандера мёртвым грузом давило одиночество (не смотря на то, что с ним всегда его животные, ему всегда было одиноко), нарушенные законы (рано или поздно за них придётся платить даже ему), осознание того, что не всех животных он смог и не всех животных он сможет спасти… перед глазами клубится тьма — Криденс.

      Криденс, Криденс, Криденс… словно мантра уже. Ньют не смог, не сумел его спасти. А ведь мальчик был так близко, стоило только протянуть руку — и коснёшься чужое напряжённое тело, способное удержать всю тьму, что копилась в Криденсе всю его жизнь. И горечью в голове отдалась мысль — слишком уж недолгой она была. Полной боли и страданий, и…

      Если бы не чёртов Гриндевальд, Криденс, может быть, был бы ещё жив. Может быть, сейчас мальчик сидел бы рядом с ним, наслаждаясь всё тем же пением цикад и чириканьем птиц, или наводил порядок в чемодане: почему бы и нет? Или сейчас мальчик обучался бы магии в Хогвартсе, под надёжным крылом Дамблдора — потенциал у Криденса был огромный, но утрачиваемый впустую, и старый друг наверняка постарался бы обучить столь могущественного (в перспективе) волшебника. Может быть, может быть, может быть…

      Но Гриндевальд, напавший на Ньюта, и нью-йоркские авроры, расстрелявшие обскура, не дали этому свершится. Криденс мёртв. И магический мир никогда не увидит в его лице одного из сильнейших магов.

      Ньют прерывисто вздохнул, приоткрывая глаза и притягивая испачканные в траве колени к груди. Закрывать глаза не хотелось — стоило лишь сомкнуть веки, как мимо проносились тысячи картинок прошлого. Не самого приятного прошлого. А ещё среди этих картинок было насмешливое, искаженное тьмой лицо.

      Лицо самого Гриндевальда.

      «Что он пытался сказать, когда говорил ту фразу?» — Ньют задавался этим вопросом едва ли не каждый день, как только выдавалась одна спокойная минутка времени, и не находил ответов. «Нам всем придётся умирать»… что Геллерт хотел сказать ему? На что… пытался намекнуть? И был ли вообще смысл в этой фразе?

      Ньюта передёрнуло, стоило ему вспомнить насмешливые голубые глаза со странным огоньком в самой глубине. Который магозоолог, в виду своей необщительности, не смог распознать — опыта просто не хватило.

      А приравнивать Геллерта к зверю было как-то…

      — … неправильно, — тяжело вздохнул Ньют, поудобнее устраивая голову на прохладной коре многовековой сосны. — Всё же он куда опасней.

      Пение цикад и редких птиц успокаивало растерзанные нервы, и Саламандер слабо улыбнулся, прикрывая глаза в надежде немного поспать перед тем, как вновь отправиться в путь. Всё таки в России он объявился не просто так.

      И он так и не заметил на себе взгляд всё тех же насмешливых глаз.

***

      — Спать в столь… незащищённом месте довольно опасно, Ньют, — почти нежно (насколько может тёмный маг) шепчет Геллерт Гриндевальд, проводя рукой по веснушчатой щеке магозоолога. И усмехается, когда чужие глаза резко распахиваются, а пухлые губы приоткрывается в беззвучном вскрике. — А вдруг мимо проходил бы не я, а кто-нибудь похуже?.. нельзя быть настолько беспечным, Ньют, — пальцы ласково оглаживают чужую волшебную палочку, уткнувшуюся ему прямо в грудь.

      — Вы должны быть в тюрьме. В Британии, — Ньют тяжело и прерывисто дышит, и Гриндевальд только качает головой. — Тесей самолично отправился сопровождать Вас.

      — К сожалению, у меня были другие планы, — почти сетует маг, не делая резких движений. Потому что в глазах цвета свежей зелени затаилась угроза наложить на него какое-нибудь малоприятное заклятье. В обширности знаний Ньюта Гриндевальд не сомневался ни секунды. — И Тесей не смог меня остановить. Хотя, признаться, я бы с удовольствием выпил с ним чашечку кофе.

      — Брат никогда бы не распивал с Вами кофе, — в свою очередь почти шипит Саламандер, дрожащими руками сжимая палочку. — И Вас всё равно найдут. Наши авроры…

      — Британские авроры хороши, — кивает Геллерт. — По-сравнению с МАКУСА… хотя, Персиваль Грейвс — прекрасный волшебник, признаю. Но его легко было сломить, — Гриндевальд о чём-то задумывается ровно на секунду, не обращая внимания на палочку у своей груди. — Так о чём это я? Ах да, британские авроры. Они хороши, конечно. Но недостаточно для того, чтобы найти волшебника, который не хочет, чтобы его находили. Даже Тесею не хватит прыти найти меня здесь, в простой русской тайге. Кстати, великолепное место, — Геллерт с лёгким весельем смотрит на дёрнувшегося Саламандера. — Вижу, ты оценил. Ах, Ньют-Ньют… если бы я знал, что встречу тебя здесь — я бы основательно подготовился, чтобы принять тебя как полагает любому тёмному волшебнику. Но, — Гриндевальд хищно ухмыляется, и в следующий момент палочки в руках Ньюта уже нет, а сам магозоолог крепко оказывается прижат к дереву. — Скажу тебе побольшому секрету, неожиданная встреча мне понравилась больше.

      — Что Вы…

      — Тшшш, — чужая палочка утыкается в тонкую шею, и Ньют сглатывает, не смея оторвать взгляд от чужих голубых глаз. — Ты удивительный, Ньют. И нравишься мне куда больше, чем твой старший брат. Знаешь, — Гриндевальд театрально тяжело вздыхает. — Одному путешествовать в никуда так… скучно. Ты ведь не будешь против, если я присоединюсь к тебе?

      — С чего Вы взяли, что я не сообщу Тесею, где Вы находитесь? — Саламандер опасливо косится на палочку, упершуюся ему в глотку.

      — С того, что я буду рядом постоянно. И, в случае чего, Круциатус умерит твой пыл. Он вообще прекрасно умеряет пыл, — Гриндевальд обезоруживающе улыбается. — И я не хотел бы использовать его на тебе. Думаю, ты бы тоже этого не хотел.

      Ньют тяжело вздохнул, прикрывая глаза на секунду. Он понимал, что спорить с Гриндевальдом — дело бессмысленное и бесполезное. А Круциатус испытывать на себе действительно не хотелось: Ньют мало того, что не сможет оповестить Тесея, так ещё и на пару деньков выйдет из строя и не сможет заниматься своим основным занятием. Так что…

      — К животным я Вас не подпущу ближе, чем на пару метров, — Саламандер с облегчением вздыхает, когда палочка перестает упираться в его шею. Однако, всё же, напряжение никуда не делось — палочка в руках Геллерта самое лучшее, пожалуй, устрашающее средство.

      — Боишься, что они меня покусают? Как это мило.

      — Боюсь, что у них с Вашего вида будет несварение, — не удерживается от ядовитого комментария Ньют.

      — Моё сердце разбито, — Геллерт показательно-жалобно всхлипывает, хватаясь за сердце. Не с той стороны. Ньют лишь закатывает глаза и качает головой. — Эх, Ньют-Ньют… как ты жесток, — и палочка Гриндевальда скрывается в кольце его пояса. Вместе с палочкой Саламандера.

      — Верните мне, пожалуйста, палочку.

      — Пожалуй, нет, — Гриндевальд театрально сокрушительно качает головой. — Признаться, я ещё не готов получить в спину Ступефай или ещё чего похуже. Давай в следующий раз?

      Если бы взглядом можно было испепелять, на месте Геллерта осталась бы скромненькая кучка пепла. Но Ньют такого, к удаче Гриндевальда, не умел.

      — Обещаю, что буду защищать тебя и твоих животных и служить вам верой и правдой, — Геллерт шутливо наклоняется и отдает честь.

      — Чего стоит слово тёмного волшебника?

      — Многого, Ньют. Многого. Если не веришь, то я готов заключить непреложный обет, — конечно же, Гриндевальд лукавил. Если бы здесь был третий волшебник, он бы никогда такого не предложил, но сейчас его рядом не было. А неопытному в общении с людьми Ньюту хватило бы и одного предложения заключить непреложный обет, чтобы «оттаять» к Геллерту.

      Что же, Ньют был ошарашен. Гриндевальд мог собой гордиться.

      — Но… у нас нет третьего человека… — Саламандер удивленно моргнул, растеряв всю свою враждебность.

      — Значит, придётся поверить мне на слово, — очаровательно улыбается Геллерт, отходя от сбитого с толку Ньюта. — В конце-концов, мне будет не выгодно, если ты или твои звери пострадают. Хотя бы потому, что одному путешествовать жуть как скучно! — Саламандер подавил в себе желание вновь закатить глаза. Тёмный волшебник оказался большим капризным ребёнком.

      — Считайте, что я Вам… — губы Ньюта мягко накрыла чужая кисть.

      — Если честно, чувствую себя стариком, — да Боже, Геллерт вообще умеет не улыбаться? — Так что зови меня на «ты». Хорошо?

      Ньют кивнул. А почему нет?

      — Прекрасно, — и Геллерт вновь отходит. — Может, пойдем в город? Уже смеркается, а мне бы не хотелось, чтобы с нами что-нибудь случилось… малоприятное.

      Скептический взгляд Саламандера веселил его ещё больше.

      — Пожалуй, нам действительно пора, — пересилив себя и не сказав что-то язвительное в ответ, Ньют вразвалочку поднялся с земли, прихватив чемодан, и постарался отряхнуть штаны. Впрочем, зелёные пятна на них всё же остались. — Пошли.

      Геллерт лишь насмешливо поклонился.
      В этот раз Саламандер не стал сдерживать порыв закатить глаза.

***

      Ньют, конечно, всегда был волшебником разумным, способным оценивать ситуацию и делать выводы, как себя нужно вести. Но что делать, когда рядом идёт самый сильный тёмный волшебник современности, он не знал. А в голове билась птицей одна мысль «Нужно сообщить Тесею». Но… как? Круциатус испытывать на себе очень не хотелось, однако… чёрт. Стоило бы хотя бы попытаться.

      Может быть, ему удастся избавиться от сомнительной компании в лице Геллерта, который сейчас накладывал защитные заклятия на комнату.

      — Ох, Ньют-Ньют, — Гриндевальд смеется, качая головой. — Не стоит даже пытаться. Не испытывай судьбу, дорогой, — впрочем, в следующий момент Саламандеру вернули его палочку. Но нападать на тёмного мага как-то не хотелось.

      По-крайней мере, не сейчас и уж точно не здесь — только не в гостинице. Хотя, стены здесь толстые, кажется.

      — Я в душ. Прискорбно, но в камерах временного содержания его не предусмотрели, — Геллерт сокрушительно покачал головой, доставая из шкафа халат и полотенце, и скрылся за дверью.

      Хотел отправить записку брату? Самое время!

      Ньют писал быстро, размашистым почерком, дёргаясь от каждого скрипа за пределами номера. И на его руках остались чернильные пятна, но ведь можно это списать на то, что он писал черновики к следующей своей книге?.. и письмо готово. Нужно лишь достать из чемодана сову…

      — Круцио! — перо выпало из рук. И боль была невыносимая, словно внутри плавились кости и лопались внутренности, словно его кожу жгли калёным железом. Ньют кричал, зная, что его не услышат — защитные чары не выпускали из помещения не звуки. — Эх, Ньют-Ньют… я ведь предупреждал, — Геллерт притворно огорченно поджал губы, хватая клочок бумаги. — Лакарнум Инфламаре, — спустя секунду на его руке осел пепел. И тут же Геллерт обратил внимание на затихшего и тяжело дышащего Ньюта. — Уже всё? Хм… думаю, ты ещё не усвоил урок. Второй Круциатус не повредит. Круцио! — Саламандер захлебнулся в собственном крике, чувствуя, как выворачивает суставы.

      А Геллерт отпил вина из принесённой им же бутылки.

***

      Гриндевальд неопределенно хмыкнул, когда звонкий крик Ньюта вновь затих, и посмотрел на распластавшегося на полу магозоолога. Что же… он предупреждал, какими будут последствия необдуманной глупости Саламандера. И тот сам нарвался. Так почему же стало так неприятно на душе? Хах… оказывается, у тёмного волшебника есть душа.

      — Думаю, с тебя хватит, — Геллерт почти аккуратно подхватывает Ньюта за плечи и под колени и поднимает с пола, кладя на кровать. Глаза цвета свежей зелени всё ещё сумасшедше вращались в глазницах, и Гриндевальд тяжело вздохнул, направляя на Саламандера палочку. — Соппоро.

      Глаза магозоолога послушно закрылись. И, в какой-то мере, Геллерту больше нравилось его сопение, чем дикий крик боли, сотрясающий стены.

      — Пожалуй, мне тоже нужно спать, — Гриндевальд хмыкнул, на всякий случай забирая палочку у спящего Ньюта и пряча её в своем чемодане.

      Вскоре в комнате погас свет.