Год за годом... а без тебя так грустно

            В дивном крае я родился, в милом доме, в теплом и уютном, в низком. Но мне и моим трем сестренкам там было весьма удобно проживать, да и родители никогда не старались показывать собственного характера, даже эмоции вымешали где-нибудь в сторонке, особенно мама, вечно терпеливая, спокойная. Мне всегда было интересно, когда уже ее душа вырвется в наружу и я услышу столь прекрасные слова разбоя, человеческого, а не обманчивого, как грим. Мы не были богаты. Да и порой мы не могли себе позволить покупку вещей, какие-либо сюрпризы. Но на еду хватало и мы не могли мечтать о другом. Это глупо, тянутся к звездам, когда стоишь на сырой земле, хоть и не очень и проблематично. Мы не были очень балованными, да и баловать нас могла только мать, ведь отец только недавно получил инфаркт и уже, как восемь лет отходит. На него я всегда смотрю обеспокоенно, мне даже кажется, что завтра я уже не увижу его качающегося на кресло-качалке, ведь он был когда-то опорой нашей семьи, нашим стержнем, нашей защитой и теперь ею стал я, ведь на старших всегда возлагается самое важное время. Вечно работающая мать, и до сих пор выдавив улыбку, ходящий сын. Так же нельзя… мне, действительно, иногда было завидно, но знаете, я еще надеялся, что сам буду зарабатывать, но и этим детским мечтам приходить конец.

            Я прекрасно помню день, когда Маргарит попросила маму купить ей платье на вечерний бал, а тогда ей было всего лишь шестнадцать, такая красивая и такая хрупкая. Ей Богу, хрусталь, чистая и непорочная, но упрямая. Хоть я и понимал, что мой голос был лишним, но на собрании, в котором участвовал только я и мама, ведь остальным я не мог доверить распределение доходов. Оно естественно было тайным. Мы просчитывали все вплоть до булки хлеба на столе, даже считали инвалидное пособие отца… А знаете, все было без толку, ведь нам так и не удалось набрать нужную сумму, а деньги нужны были срочно. Я тогда и подумать не мог, что маленькая Милли не спит, что это не мышка шуршит, а она своими мелкими шажками прибежала на кухню. Она было самой младшей из всех, да и вовсе не была похожа на меня, на Маргарит и Валари, сам ангел в ней жил и дети, действительно, ангелы, что с  бесстрашием смотрят на всех, ведь им сложно объяснить, что хорошо, а что плохо. Прекрасные, дивные создания. Знаете, я еще много раз проклинаю себя, ведь в столь ужасное время, я сам уничтожил все самое дорогое и в себе и в окружающих меня людях. И внезапно я услышал бах, что-то упало на землю, ударилось… стук и детский плач, горький и протяженный. Я побежал со всех ног, побежал так, что практически летел, а в голове мысли: Милли, Милли, только не умирай! Взмыл в воздухе запах опасности. Мое сердце билось быстро-быстро, учащенно. Я увидел маленькую девочку, что лежала около печи, что мама затопила недавно, чтобы дома потеплело. Она плакала, ее голова было разбита, я видел кровь и плоть, мясо… Как же я тогда испугался. Ей всего лишь три года, совсем юная, но быстро я ее схватил на руки, а она не умолкала. По моей щеке скользнули слезы, но плакать я не смел, даже пикнуть нельзя было, ведь Милли лучше всех понимала человеческие чувства и пыталась повторить. И если было кому-то грустно, то и ей стиановилось также.

            - Все хорошо! – продолжал говорить, как безумный, я, а сам прийти в себя не смел.

            - Братик. А мне больно, - наконец я услышал ее волшебный голос.

            - Выкарабкаемся! Не бойся, - а за окном мела пурга, я боялся ее простудить, да и за ее жизнь переживал сильно. Но дверь не хотела открыться. - Мама! – закричал я, а эта женщина судорожно, словно мумия, шла ко мне на встречу. Она была словно не живая, такая холодная и ее взгляд был ледяным, она будто бы говорила: За что мне эти наказания? За что? Почему именно я? Сомнения овладели ее разумом и, увы здраво мыслить она не могла.       

            - Что случилось? – бесчувственный взгляд пал на меня, она даже не назвала меня по имени, даже не оказала некую тревогу в голосе. Полное отчуждение. 

            - Подержи ее, мам, - спохватился я, но и Милли продолжала плакать, - Надо позвонить в скорую, может они помогут.

            - Хорошо, - но от этих слов мне становилось только хуже, и я стал недоверчиво глядеть на нее, а маленькое тельце оставалось у меня на руках. Но время тикало и я отдал ей ребенка и пока звонил, а позже дозвонившись, мне ответили, что скорая по таким сугробам не будет ехать и предложила мне самому привести девочку, даже меня пытались они успокоить, ведь я  кричал в трубку, а позже они ее просто бросили. Но и  на этот шум и гам, Маргарит и Валари не проснулись, спали богатырским сном, крепким.

            В один момент я просто услышал, как прекратился плач и все утихомирилось. Опять пустота сжимала мое горло, казалось, я в клетке, ведь я не понимал, как мне освободится. Очень плохо… переживания. И почему лишь я  тогда переживал?

            - Мам! – сразу крикнул я, хоть мне и стало как-то приятно на душе, что стоны прекратились, и я осмелился вздохнуть, дабы нормально подумать. 

            - Что случилось, дорогой? – до сих пор леденящий кровь голос. Я ринулся с зала и на пороге, я увидел, как мама стояла одинокая, словно тень, и шаталась. А ребенка нигде не было, и даже допрос ее не удивил, она не реагировала на мои слова. Она была камнем. И даже когда я ее тряс за плечи, за ее тонкие и исхудавшие плечи, мама не подавала признаков живого человека. Она, будто бы не осознавала тяжкую ситуацию, что нависла над нами, и не была вольна в своих действиях. А за окном кружила метель… 

            Когда я попытался открыть дверь, она всячески противилась, всячески не разрешала, была неким барьером… и умерла моя милая Милли на холодном бетоне, практически оголенная, не живая, не чувствующая боли. Умерла моя вольная птица, которую я предано любил, уважал и пытался оберегать. Улетел на небеса шарик на ниточке, что удерживался за меня, ведь я сам порой чувствовал, что она лишняя и теперь наконец понял насколько. На жила, цепляясь своими крохотными пальцами за меня, дышала, наконец жила и радовалась. Всегда… она смотрела на меня, как на героя, счастливо встречала меня, когда я приходил со школы, утаскивала мою шапку, воображала… она очень красиво рисовала на листке бумаге, рисовала ручкой, которой я писал. Всегда хотела быть нужной. А теперь… кто же будет все это делать? Моя жизнь опустела. Я терял мгновения, я цеплялся за прошлое. Я же пару минут назад держал Милли на своих руках. Тогда мое горло не могло произнести слов. Я видел труп, замерзший на холоде, но я не мог осознать, что это моя любимая Милли не живая… слишком любимая, чтобы об этом говорить. С моих уст в  тот момент хоть и не вырвалось слов, я все равно чувствовал некую желчь, некую тяжесть и это ощущение… Мне больше не на кого положиться, мне больше нечем дышать. Я жил и переживал издевку со стороны всех: эти нескончаемые насмешки, какие-то глупые стишки и избиение. Каждый раз я только и слышал, что я живу в неблагополучной семье и мне некуда идти, что я сгнию где-нибудь в канаве. И в этот момент я начал понимать, что надежды на светлое будущее нет, если даже мать, которая обессилила и устала на работе, совершенно не признает своих детей. Куда приведет меня этот путь, ведь больше не будет радостно в нашем доме.

            На тот момент я просто завалился спать. Что стало с мамой, я не понимал, да и оправданий не находил этому поступку, но она одна была уверена в том. Что выживает сильнейший и она единственная не могла понять, что в этом Мире мы сродни атомам, нас много и просто выжить уже не достаточно, это уже не подвиг, что похож на героизм. Хочешь жить будь безжалостнее других и как же не приятно осознавать, что эту истину мне раскрыла женщина, что вскормила мен своими молоком, что казалась светом в туннеле безумного блуждания тени. Я стану… ничем.

            Утро. Все собрались около стола. На столе стояла картошка и я и сестра, мама и папа, которого на кресле уже прикатили к моему приходу. Они дивно ели, а у меня пропал аппетит. И как же ужасно понимать, что мне грустно, а слез нет. Это и есть пустота!? Как же неприятно.

            - Мам, Милли до сих пор спит? – спросила радостно Маргарит, а мама лишь помахала головой и поторопила нас, дабы мы побыстрее доели и отправились в школу. И в этот момент я не вытерпел, мои нервы стали совсем прозрачными. Хоть до этого я просто тыкал вилку в картошку, а в рот все не лез ни кусочек, даже вода казалась подобна яду.   

            - МИЛЛИ БОРЛЬШЕ НЕТ, МАРГАРИТ! ОНА МЕРТВА! – я кричал, как сумасшедший, а остальные подумали что это шутка и начала смеяться хором.

            - Ты, наверно, шутишь, - улыбалась  Валари, а  я был серьезнее некуда.

            - Милли нет, - наконец всколыхнулось мое сердце.

            - Сынок, мой милый Уилл, - начала мама, уже своей рукой прикоснувшись ко мне, - Посмотри на меня… и  скажи, с чего это ты так решил? Может это был сон? – опять доброжелательная мама. Как и ожидалось, я побежал в ее спальню и, к глубочайшему сожалению, ее не было там. Милли, действительно, нет с нами, а они все мне не верят.

            А знаете, горе потери их было не велико, они не убивались подобно мне. Это было для них закономерностью. Будто бы они понимали, что вскоре эта маленькая леди куда-нибудь забредет. Но она же не кукла! Она же была живой…

            Но меня сильно добили слова Маргарит о том, что теперь нам не придется сильно тратиться, да и минус один член в семье. Это было противно слышать. Быв такой взрослой, она думала лишь о себе, ни капли сострадания. Я понимаю, что ей нужен был этот прощальный бал  и она должна была там блистать, хоть и не умела ни петь, не танцевать. Просто поймала звезды. НАИГРАЛАСЬ эгоистка! Я впервые в жизни поднял на нее руку из-за обиды, что нарастала в груди, из-за подавленного состояния, из-за ее проклятых, мерзких слов. Маргарит плакала несколько часов, и в ее глазах я стал плохим братом. А знаете, не нужна мне она больше, мне в этом Мире никто не нужен. В таком спектре я и мыслил.

            Валари была ближе к  маме и отлично ее понимала, порой именно она и готовила нам еду. А я все продолжал голодовку, целую неделю, а позже взял себя в руки, вытер слезы и постарался жить, словно Милли никогда не существовало. Это невыносимо… я потерял свою душу.

            Бал Маргарит, которая меня обходила, словно зверя боясь, не состоялся, да и до него оставались три месяца, из-за того, что ее отстранили от занятий. И как же славно, что об этом услышал я, ибо счастью моему не было предала. Хотя действительно нечему было радоваться. Просто на тот момент это казалось прекрасным событием. Я тогда подрабатывал и платили мне мало, но я каждый раз хотел что-то купить для трехлетней девочки, но отворачивался от киоска, но лишь внутри я безысходно вспоминал, что мне некому покупать эти вещи.

            Дома дела были стабильны: Валари играла роль домохозяйки, хоть и было ей всего четырнадцать лет, Маргарит постоянно прогуливала занятия и… а я понятия не имею где она была. Отец казался уже посторонним человеком в семье и я начал подумывать, когда жен мать его уберет с своего поля зрения. Но нет он жил как жил, ведь

 хлопот не стоил, хоть и по карману нередкостно, но бил. Особенно эти врачи, что одно лечат, а другое калечат.

            Вскоре времени Маргарит сбежала  с дома, говоря, что ее здесь никто не любит, никто не ждет. А на что же надеется это глупое дитя, ведь дальше больше, ведь дальше сложнее. Она оставила пару записок, глупых  записок о Смерти. А я даже видя, что она гуляет по парку, когда я возвращался с подработки вечером, не остановился, ведь это ее выбор, а я не волен отрезать крылья. Ведь она сама хотела этого, а может и думала, что о ней начнут переживать, но история повторилась. А для меня она стала, будто бы чужой, а в детстве мы любили поиграть, ведь разница всего год. Мы были словно близнецами. Я дорожил ей, а позже, я даже не знаю в какой момент я ее потерял. Возле меня кружила уже иная бабочка, а не та с которой я провел все свое детство. Сорвался с крыши снег, но уже меленькой каплей упал на оголенную землю.

            Через два года погиб отец, погиб тогда, когда я учился в городе, а за обучение пришлось платить самому. Я работал где только мог, но только был таким безжалостным и холодным, как лед. Возле меня замерзали люди… Спасибо тебе мама, за это.